Руку, погрузившуюся в дорожную пыль, ужалило. Мертвый стеклянный паучок впился острой лапкой в мякоть большого пальца. Лапка сразу же обломилась, но от прозрачной крошечной занозы растекалась неожиданно сильная боль.
А вдруг, заклятье, что превратило насекомых в стекло, по-прежнему в силе?
— Идем отсюда, а? — Яск затравленно всхлипнул.
Летягина физиономия изменилась еще сильнее, сделавшись хищной и злой. Яск решил, было, что причиной тому проявленная приятелем слабость, но Летяга уставился за его спину, за стену придорожного бурьяна.
— Там еще… Еще люди!
Яск покорно встал на ослабевших ногах и увидел в проплешинах паленой травы… Нет, не люди это вовсе. Всего лишь фигуры из пепла. Плоские, растертые по взъерошенной земле. Тени на изнанке реальности.
Разве может человек сотворить такое?!
Летяга сорвался с места, обогнул выбоину с мертвяком, проворно заковылял к рощице. Яск застонал от досады.
…Сорванная, все еще зеленая, но неожиданно жесткая листва усеивала подножия деревьев и дорогу. В царящей вокруг выморочной тишине листья скрипели и тускло звякали, будто жестяные. Ни одна птица не решалась подать голос, но где-то за испятнанными копотью стволами мирно журчала речка Петлянка.
«Нельзя нам сюда», — Яск пугливо вертел головой, не решаясь отстать от сумасшедшего приятеля. Повернуть и пуститься наутек он не смел. Мало того, что дружбе с Летягой тогда конец, а беспощадным насмешкам самое начало, так и вновь пройти сквозь выжженные прямо в воздухе и парящие ядовитым дымком руны, зависшие поперек дороги, Яск бы не рискнул.
И одного раза предостаточно, до сил пор поджилки трясутся… Обратно надо иным путем идти. Если доведется.
Яск поежился, втягивая голову в плечи.
Взгляд выхватывал то смятый металлический шлем, зарывшийся в чешую листвы, то завязанный узлом, ощетинившийся белой щепой, клен, то мертвого крестокрыла, распластавшего изодранные крылья в терновнике… А то и багровое, уже подсыхающее месиво из костей и мяса, густо фаршированное фрагментами охотничьих доспехов.
Даже Летягу проняло.
— Вот сволочь-то, — судорожно сглотнув и отведя глаза, пробурчал он. — Нельзя ж так…
Следы побоища встречались на каждом шагу. Странного побоища, где ранения наносились не мечами и стрелами, а неведомой силой, выворачивающей наизнанку живую плоть, вязавшей узлами само пространство… Исковерканные тела людей и крестокрылов висели меж древесными стволами, забыв упасть, будто в сгустках прозрачной смолы.
Богатые были охотники… Горели самоцветы в кольцах на неподвижных пальцах, светилась позолота насечек на ножнах, призывно сверкали камни на рукоятях оброненных кинжалов. Попробуй-ка дотянись, схвати!..
Ох, и зря они сюда сунулись. И помощь тут уже никому не нужна, и ценностей не добыть, и повезет, если уйдут они отсюда целыми и невредимыми.
— Слышишь? — чуткий, как настоящая летучая мышь, Летяга вдруг замер, удержав приятеля выставленным поперек дороги батожком.
Яск замер. Ему давно мерещились стенания и надрывный шепот в царящем вокруг жестяном шорохе. Но, кажется, теперь к воображению и впрямь добавилось что-то еще…
Слабый стон.
— Там! — решил Летяга, свернув в заросли чудом уцелевшего у дороги малинника. Яск замешкался, было, но оставаться в одиночестве на просеке было еще страшнее.
Колючки нехотя расступались, мстительно рассадив кожу когтями даже сквозь плотную ткань одежды. Боль на мгновение отвлекла, а затем Яск налетел прямо на спину застывшего приятеля.
— Что ты…
Левая, увеченная рука Летяги неожиданно сильно стиснула плечо приятеля, вынудив замолкнуть. Из глаз Яска брызнули невольные слезы, но язык он мигом прикусил. Тем более что стонать от боли тут было кому, кроме него.
На полянке, с трех сторон заросшей все тем же малинником, привалившись спиной к кряжистому вязу, полулежала молодая женщина… Нет, скорее девушка. Едва ли старше незамужней сестры Яска. И даже дешевые бусы на бледной шее такие же. Только взгляд другой — гаснущий, больной.
Девушка встрепенулась, заметив ребят.
— Помогите мне… — бескровный рот едва разомкнулся. — Пожалуйста… Я умираю.
Яск гулко сглотнул. Голос девушки был слаб, и страдания в нем хватало, но вызвало оно не сочувствие, а неприязнь. И облегчение. Сразу понятно, что тот, кто едва дышит, вряд ли способен на колдовство.
— Это Оборотень?
— Да кто его знает, — Летяга нервно облизнул губы, — даже ребенок может оказаться Оборотнем.
— Я думал, они должны выглядеть… другими, —Яск запнулся, не умея выразить беспокоившее его ощущение. Оборотню положено быть более солидным, что ли. А тут какая-то тощая девка.
— На охотника она не похожа. К тому же она жива, и даже не заметно, что ранена, —Летяга тяжело обвис на своей сучковатой подпорке, будто разом истратив весь прежний задор и запал. — А все остальные мертвы… Значит, она и есть.
Будто стужей повеяло в кольце из малинника. Хлипкая девчонка у вяза сделалась зловещей и обманчивой. Умирающая ведьма — нарочито слабая, нарочито страдающая. Только приблизься!
— Пошли! — Яск, обмирая, дернул приятеля за рукав. — Идем отсюда!
—Она не опасна. Она умирает.
— Вот и хорошо.
— Ей больно. Может, поможем ей?
Яск аж задохнулся от изумления и испуга.
— Спятил?!
Девушка у вяза шевельнулась. Едва-едва, повела плечами, пытаясь переменить позу. Белое лицо сделалось и вовсе прозрачным. Ран на ней и впрямь не видно, но то, что жить ей осталось недолго стало ясно и так.
—Воды!.. — шелестящий голос был исчезающе тих. — Дайте мне хотя бы воды… Пожалуйста…