Сегодня островитяне отведут душу, вдоволь потешаясь над задержавшимися гостями. И не только они… На острове чужакам ночью делать нечего. Кровники иногда ходят за пределы периметра.
— Поберегись!
Длиннющий упругий ус разгневанного плота звонко щелкнул, метнувшись издали и взбил песок почти у моих ног. Плотогоны повисли на крючьях и кольцах, продетых в шкуре полузверя. Заглубленные в толстую глянцевитую кожу глазки твари зло мерцали.
Набирающий силу ветер качал деревья, наполняя лес стонами и скрипами. Воздух рябил чешуей содранной с ветвей листвы. От запасенного в «клаповнике» тепла не осталось и следа.
Голодный, злой, исхлестанный и облепленный холодными листьями, я брел, путаясь в мокром подлеске и ругаясь, когда вдруг услышал эхо… То есть мне в первый момент показалось, что это эхо, потому что кто-то в чаще леса вторил моим ругательствам слово в слово. Причем с теми же интонациями.
— Да тише ты! — нервно одернули знатока крепких выражений.
— …в таком шуме все равно никто ничего не услышит.
— …не знаешь, что живет среди этих деревьев, — резонно заметили в ответ.
Погодите-ка… А ведь эти голоса мне знакомы. Еще в «клаповнике» они спорили. И похоже, так и не пришли к консенсусу.
— Идем отсюда, а? Не подняться тебе наверх, слышал, что возчики говорили? Мозги всмятку взобьет, если без грамоты сунешься.
Некоторое время двое перепирались невнятно, потом первый закричал в полный голос:
— …я должен! Ты что не понимаешь?! Плевать на погоду!
— …чем тут погода? Если б дело в ней, я бы сам тебе зонт вручил и пинками послал куда тебе надобно. Но ты понимаешь, чего творишь? Ты свихнулся после того, как…
— Ну, договаривай! После того, как позволил проклятым циркачам украсть Эллаю, точно?
— Я не…
— Может, я и сумасшедший. Какая разница? Мне жизни без нее нет, понимаешь? Каждый вздох в тягость. Я все сделаю, чтобы ее найти и этим тварям отомстить. И мне, наконец, повезло! Если мы остались здесь на ночь, значит, сама судьба шанс дает.
— Кабы б я знал, то ни за что не стал бы хлопотать за тебя и просить взять в команду. Накличешь ты беду на свою голову и на наши… Ну куда ты лезешь, а?
— Наверх, — смутно отозвался первый. — Наверх, а дальше посмотрю. Мне только встретиться с ним надо. Говорят, Юги всесильны были. А он один из них.
— За какую цену, Львен? Ты не знаешь что ли, что он захочет в обмен? Говорят, он душу твою до последнего узелка может распустить и новый узор вывязать. Ты и не вспомнишь тогда про свою Эллаю!
— И пусть. Думаешь, мне с такой душой сейчас сладко живется? Зато, говорят, он по этим самым узелкам может найти любого человека во всем мире! Мне маг городской рассказывал. Он сказал, что высшая магия поверху идет, а там, как на линсском гобелене, сплошь путаница. Зато на обороной стороне все узелки и стежки видать. Вот он их и читает…
— А если он не твою душу захочет, а душу твоей дочери?
— Ты это… — первый явно опешил. — Ты сам не знаешь, чего еще придумать? Я тебя с собой не звал! Чего трясешься? Никто из вас не пострадает. Ни ты, ни твой капитан. Скажешь, что не знал, зачем я в команду напросился.
— …чистая правда.
— Ну и вали обратно! Я с собой никого не тащил.
— Тебя жаль, дурень. Все ж родственник… И не дойдешь ты до верха. О дочке подумай! Сгинешь, почем зазря.
Спорщики удалялись, голоса затихали.
Я поморщился и зябко повел плечами. Подсушиться или пробежаться?.. Когда у тебя на шее обжигающий жернов становишься на редкость экономным в альтернативах. И я побежал, оскальзываясь. Миновал гранитные клыки каменного венца, насаженного на макушку острова и обозначавшего охранный периметр. Мельком вспомнил давешнего простодушного возницу: «где предьявлять-то?».
Если бы разрешения на въезд-выезд у чужака, пересекающего границу, не имелось, пришлось бы разыскивать в лесу пускающее слюни, ползающее существо с младенчески чистым разумом. В лучшем случае.
Может, и придется, если этот дурень с оберегом сунется наверх…
Уй-ей! Я в полный голос ругаясь, запрыгал на одной ноге, выдергивая из другой вонзившуюся щепку. Ну что сегодня за день такой, а?.. Прихрамывая, затрусил прежним курсом.
* * *
«…Тревога! …Чужие! …Враги!» — деактивированное не до конца (а вот не вышло, как ни старались!), но обезвреженное древнее заклятие-сторож перед воротами Черноскала билось и корчилось, надрываясь в бессмысленных предупреждениях и не в силах предпринять ничего существенного, как злющий пес, посаженный на цепь. Уже много лет напролет. Бедняга.
В доме чужие. Я знаю. Они теперь все время там. С тех пор, как Черноскал и его властители потерпели поражение. И ничего с этим не поделаешь.
(Так ли уж ничего? — не преминул встрепенуться несуществующий дракон).
В сумерках почти незаметно, что исполинский замок на треть разрушен, а на треть безвозвратно изменен. Уцелевшая часть корнями подземелий уходит глубоко, ниже уровня моря, так что по сути весь остров — это и есть замок. Но что происходит за пределами обжитых этажей, не знаю даже я.
А это что?.. Ах да, сегодня у нас свежие гости!
Угрюмые крестокрылы, все белой масти (в сумерках — сизо-серые) топтались у стены во внутреннем дворе замка, а экипаж на осевших воздушных полозьях горбился покатой крышей, словно здоровенное яйцо.
Хромая, хлюпая носом, я ввалился в родовое гнездо и остановился, привыкая к свету и чужакам, заполонившим холл.
Девятеро ждали внутри, двое возникли за моей спиной, стоило переступить порог. Вглядываться в их лица неприятно: начинает казаться, что в глаз попала соринка и хочется сморгнуть.